Памяти Маши... Открыв глаза утром, я теперь не бегу первым делом к окну, посмотреть не идет ли дождь. Заходя в интернет, не лезу, прежде всего, на сайт прогноза погоды. А слыша звонок мобильного, не ищу на экране «конюшенный» номер… Проходя мимо аптеки, я не начинаю лихорадочно вспоминать, что еще нужно купить, а увидев морковь или свеклу, не бросаюсь к продавцам… Теперь это все ни к чему… …на прощанье – ни звука… Она больше не уткнется в мои руки теплыми шершавыми губами, не станет коситься умным и добрым карим глазом и подчеркнуто независимо щелкать зубами… Не будет задорно хрустеть молодой морковкой и жадно жевать первую весеннюю траву… Ее больше нет… …в этом мире разлука лишь прообраз иной… Это могло случиться уже много, очень много раз... Только на моей памяти, минимум пять или шесть… Она могла погибнуть зимой 2004-го, когда только по счастливой случайности и после немалых усилий ее удалось выкупить у «новых хозяев» со страусиной фермы. В тот год от их  «заботы» погибла другая лошадь… Она могла сломать себе ногу, когда 30 декабря того же года во время галопа  «на динамо» Маша, падая,  «постелилась», спасая меня от гарантированно свернутой шеи… Ее чуть не убил самый первый эмфиземный приступ, когда в новогодние праздники 2007-го почти полная бронхиальная непроходимость наложилась  на тот факт, что в Новый год никто из ветеринаров не готов ехать черт знает в какую Кончу-Заспу… Впрочем и второй приступ был не легче… В то время своего опыта не было никакого, а приезжающие врачи только разводили руками: это неизлечимая болезнь, вряд ли лошадь проживет еще месяц… Она могла погибнуть во время перехода в Нежиловичи в июле 2008, когда, перебираясь через лесную канаву, Маша обвалила грунт и завалилась на спину. В таком положении лошадь может дышать от силы минут 30-40. И я до сих пор не могу понять, как мне удалось приподнять ее настолько, чтобы она достала копытами до твердой земли… Она могла умереть весной прошлого года, когда совершенно неожиданно отказала печень. И только своевременные и очень правильные усилия Константина Гордовского позволили ее спасти… Сколько раз она могла умереть за последние месяцы жизни, не хочется даже вспоминать… Последние полтора месяца были очень тяжелыми. Опять отказала печень. Маша жила на капельницах и гепатопротекторах. Стоили они безумно дорого... Она не могла ничего есть. Единственным исключением была свежая трава, но где ее возьмешь посреди зимы? Мы ходили «подъедаться» на чужие огороды, спасибо тем, кто их осенью засаживал… Мне это «стоило» двух отмороженных пальцев… Спасибо всем, кто нам помогал: Лене, Сереже, Оле … всем, кто делал это из-за любви к этой лошади… …нет деленья на чуждых есть граница стыда в виде разницы в чувствах при словце «никогда»… Я не знаю, насколько я виноват… Все, что было в моих силах, я сделал… В ту ночь я уехал… У меня не было выбора – назавтра нужны были лекарства… Если бы она дожила до утра, я оказался бы в дурацком положении… Можно было бы вызвать ветеринара, поставить очередную капельницу, наколоть гормонами, камфорой… Значило ли бы это спасать или продлевать агонию? Я не знаю. И мне мучительно больно от этого незнания… …как бы не был виновен но идя на правеж воздаяния вровень с невиновным не ждешь… Никто и никогда не верит, что это случится сегодня и сейчас… Но это происходит, и ты чувствуешь себя невыносимо… Такого не пожелаешь и заклятому врагу… А наутро на тебя взваливается еще одна обязанность… Я не смог похоронить Машу так, как мне бы хотелось бы, так, как она того заслуживала. Mia culpa. Мороз.  Промерзшая до метровой глубины земля… Короткий световой день… Да и, откровенно говоря, твердое убеждение, что ей уже все равно. Что-то делать нужно для живых. И спешить это делать, ибо жизнь не такая длинная штука… Я  хотел бы похоронить ее в Конче-Заспе. В месте, где она прожила, я надеюсь, свои лучшие годы. Во всяком случае, для меня время, проведенное в этом месте с Машей было лучшим за последние много-много лет. Такие вещи начинаешь понимать только постфактум… … и тишина, и более не слова… и эхо... и еще усталость... Я не смог похоронить ее в Конче-Заспе. Я не смог похоронить ее и в том месте, где хотел впоследствии – на единственной в окрестностях горке, поросшей редким лесом (в это время года туда просто не могла заехать машина). Она лежит недалеко от своей последней конюшни, в светлом сосновом лесу. Мне нравится, что там нет людей. Особое спасибо Лиле, которая не просто была со мною рядом, но и сделала все, чтобы помочь похорнить Машу. Спасибо, любимая! Без тебя мне было бы еще тяжелее... … так скорбим, но хороним переходим к делам чтобы смерть как синоним разделить пополам… Я не боюсь смерти. Ни своей, ни даже смерти близких и любимых. В конце концов, смерть такое же естественное состояние, как и жизнь… Да, она бывает слишком ранней, но кто мы такие, чтобы судить о справедливости устройства этого мира? Но после всякой смерти внутри тебя образуется пустота, которую нужно чем-то заполнить. Потому что жить с ней невыносимо... И часто заполнить ее нечем... … что сказать бы смог я тебе? Про наши свадьбы, роды, разводы, поход сквозь трубы медные, пламень, чужие губы… то есть с каким беспредметным рвеньем трудимся мы над твоим забвеньем… Говорят, что время лечит… Проходят дни, месяцы… Мне не легче... Совсем не легче... 3 февраля 2011 года Маша в леваде, на месте, где закреплен катетер, надет специально сшитый “воротник” 5 февраля 2011 года Нам лучше после капельниц, но мы не едим 6 февраля 2011 года Нам лучше, мы немного начали есть свежую траву 22 февраля 2011 года Едим только свежую траву 25 февраля 2011 года Нам легче. Так всегда бывает перед самым худшим... 27 февраля 2011 года Последняя фотография. Активно едим сено. Увы, уже в последний раз...